Захар Прилепин – > 59
orig date 2025-06-15 10:19:25
13:20 15-06-2025 
Для начала Митрофан Борисович Греков – певец русского воинства. Не только советского, не только казачьего, а – русского вообще.
Для советской власти сам факт, что художник такого уровня (а он был огромным мастером уже до революции) пришёл к ней и стал работать на неё – того же уровня явление, как приход к большевикам Есенина в русской поэзии и как приход композитора Александрова в музыке.
Греков родился 15 июня 1882 года в казачьей семье на хуторе Шарпаевка на территории Войска Донского.
В роду его были не только греки (что видно по фамилии), но и турки. То есть один из предков Грекова был тума.
Сам он, конечно, вполне мог бы Григория Мелехова сыграть в кино. Или помещика Листницкого. Он похож сразу на обоих.
Там и семейная история схожая, надо сказать, с шолоховской. Первая жена отца художника Грекова умерла рано, и отец слюбился с красавицей крестьянкой – а она была замужем. Им не просто не дали пожениться (муж полюбовницы грековского отца, Павел Мартыщенко, не дал ей развода, и никаких прав настоять на разводе женщина не имела) – но и… отлучили от церкви.
Вообразите, что это значило в те годы!
Тем не менее, отлучённые, они родили великого художника. Вообще детей у них было шестеро, и все они считались незаконнорожденными. О Грекове вполне можно писать книгу «Незаконный», какую я уже о Шолохове написал. Греков, как и Шолохов, рос «нахалёнком» – таким же «татарчуком», в атмосфере ехидных издёвок «законных» детей из соседских казачьих дворов и попреков местных священнослужителей.
Там, у Грековых, и закончилось всё точно так же – законный муж матери Митрофана умер, и только тогда его отец смог усыновить своих шестерых незаконных детей.
Из Митрофана Павловича Мартыщенко он превратился в того самого Митрофана Борисовича Грекова, нам известного.
Наши нынешние «традиционалисты», скорбящие о дореволюционной чудесной жизни, могут сколько угодно восхищаться этим, простите, адатом, но, кажется, я догадываюсь, отчего Греков и Шолохов всё-таки приняли новую власть.
Унижение, пережитое ими в детстве (самый быт вокруг был выстроен так, что матери их воспринимались миром как блудницы и презирались, а отцы упрямо несли эту муку, воспитывая «незаконных» отпрысков), дало о себе знать. При всей огромной любви к Дону – они не в силах были ностальгировать по этому чувству отринутости и многолетней униженности.
Учился на художника Греков в Одессе. Обожал более всего тогда писателя, и художника, и военного Николая Каразина (забытый мастер удивительной судьбы, я хочу писать о нём для очередного тома «Взвода»).
После Одессы поступил в Петербургскую академию художеств, где учился вместе с Исааком Бродским и Давидом Бурлюком, но, вообразите, подавал куда бОльшие надежды – был молодой звездой казачок этот. Тоже ведь шолоховский случай – когда невесть откуда явившийся «незаконный» дар обыграл слёту и аристократов, и многообещающих еврейских юношей. Стипендию Греков получал как «самый одарённый» (так и было записано в документе) ученик.
Дружил с Гавриилом Гореловым (учились вместе) – о котором я писал недавно; на вечеринках художников чудесно пел (снова как Шолохов) казачьи песни. Гостил у Давида Б